Иногда родители совсем маленьких, двух-трехлетних, детей никак не могут решить: какие же именно книжки уже можно начинать им читать вслух?..
Самой первой, на мой вкус, может быть сказка Льва Толстого «Три медведя».
Ну а среди следующих — например, сказ Бажова «Серебряное копытце».
Самой первой, на мой вкус, может быть сказка Льва Толстого «Три медведя».
Ну а среди следующих — например, сказ Бажова «Серебряное копытце».
Павел Петрович Бажов жил на Урале и с отрочества записывал за уральскими стариками разные сказочные истории, по большей части связанные с драгоценными камнями, которыми когда-то изобиловал Урал.
И всегда поправлял, когда его сочинения назвали сказками:
— Не сказки, а сказы.
Оставлял читателям возможность задуматься: а не происходило ли кое-чего из рассказанного и на самом деле?
Чего не бывало в стародавние времена! Да еще в таком необычном месте, как наш Урал, который, как известно, не более и не менее как отделяет Европу от Азии...
«Жил в нашем заводе старик один, по прозвищу Кокованя...».
Уже само имя — сказочное!
— «Семьи у Коковани не осталось, он и придумал взять в дети сиротку...».
Хоть и наш родной русский язык, но немножко не тот, каким мы все говорим: не «остался один», а — «семьи не осталось», «взять в дети...».
«Спросил у соседей, не знают ли кого, а соседи и говорят...». Они рассказали, что осиротела недавно семья.
«Старших-то девчонок приказчик велел в барскую рукодельню взять, а одну девчоночку по шестому году никому не надо. Вот ты и возьми ее.
— Несподручно мне с девчоночкой-то. Парнишечка бы лучше. Обучил бы его своему делу, пособника бы ростить стал. А с девчонкой как? Чему я ее учить-то стану?»
...Вы уже поняли, конечно, из его слов, что «пособники» бывают не только у преступников. Кокованя в другом смысле говорил — что парнишка пособлял бы ему, значит, в разных мужских работах.
Потом все-таки решился: «Возьму ее. Только пойдет ли?».
Кокованя решил, что как-нибудь уговорит ее.
«В праздничный день и пошел он к тем людям, у кого сиротка жила».
Вы, может быть, подумали, что это — Новый год или Первое мая. Нет, имелся в виду, конечно, один из церковных праздников. Дело-то в этой сказке происходит давно. Когда праздники — то есть выходные, или табельные, как их тогда называли, дни — были, во-первых, церковные — Рождество, Пасха, а во-вторых, тезоименитства. То есть именины, «дни ангела» царя, царицы и наследника престола... Так вот —
«В праздничный день и пришел он к тем людям, у кого сиротка жила. Видит, полна изба народу, больших и маленьких. На топчане, у печки, девчоночка сидит, а рядом с ней кошка бурая. Девчоночка маленькая и до того худая да ободранная, что редко кто такую в избу пустит. Девчоночка эта кошку гладит, а она до того звонко мурлычет, что по всей избе слышно.
Поглядел Кокованя на девчоночку и спрашивает:
— Это у вас Григорьева-то подарёнка?
Хозяйка отвечает:
— Она самая. Мало одной-то, так кошку драную где-то подобрала. Отогнать не можем. Всех моих ребят перецарапала, да еще корми ее!
Кокованя и говорит:
— Неласковые, видно, твои ребята. У ней вон мурлычет.
Потом и спрашивает у сиротки:
— Ну, как, подарёнушка, пойдешь ко мне жить?
Девчоночка удивилась:
— Ты, дедо, как узнал, что меня Дарёнкой зовут?
— Да так, — отвечает, — само вы¬шло. Не думал, не гадал, нечаянно попал.
— Ты хоть кто? — спрашивает девчоночка.
— Я, — говорит, — вроде охотника. Летом пески промываю, золото добываю, а зимой по лесам за козлом бегаю да все увидеть не могу»
И девчоночка соглашается идти к Коковане в дом:
«— Пойду. Только ты эту кошку Мурёнку тоже возьми. Гляди, какая хорошая.
— Про это, — отвечает Кокованя, — что и говорить. Такую звонкую кошку не взять — дураком остаться. Вместо балалайки она у нас в избе будет».
Ну а дальше описывается, как они живут уже втроем:
«Кокованя с утра на работу выходил. Дарёнка в избе прибирала, похлебку да кашу варила, а кошка Мурёнка на охоту ходила — мышей ловила. К вечеру соберутся, и весело им».
Кокованя здорово рассказывал сказки. А Дарёнка после каждой сказки просила рассказать наконец про козла.
«Кокованя отговаривался сперва, потом и рассказал:
— Тот козел особенный. У него на правой ноге серебряное копытце...».
«...В каком месте топнет этим копытцем — там и появится дорогой камень. Раз топнет — один камень, два топнет — три камня, а где ножкой бить станет — там груда дорогих камней.
Сказал это, да и не рад стал. С той поры у Дарёнки только и разговору, что об этом козле».
«— Дедо, а он большой?
Рассказал ей Кокованя, что ростом козел не выше стола, ножки тоненькие, головка легонькая. А Дарёнка опять спрашивает:
— Дедо, а рожки у него есть?
— Рожки-то, — отвечает, — у него отменные. У простых козлов на две ве-точки, а у него на пять веток».
В сказке дальше — масса интересного про их жизнь втроем в лесной избушке.
В какой-то момент Дарёнка осталась вечером в избушке одна — только с Мурёнкой.
«Как темнеть стало — запобаивалась. Только глядит — Мурена лежит спокойнехонько. Дарёнка и повеселела. Села к окошечку, смотрит в сторону покосных ложков и видит — по лесу какой-то комочек катится. Как ближе подкатился, разглядела — это козел бежит. Ножки тоненькие, головка легонькая, а на рожках по пяти веточек».
В общем, когда Дарёнка выбежала поглядеть — никакого козла нет.
И после многих обманок пропала и кошка. Дарёнка выбежала ее искать. «Ночь месячная, светлая, далеко видно. Глядит Дарёнка — кошка близко на по-косном ложке сидит, а перед ней козел».
Ложок — это такой маленький лог, ложбина то есть — пологое место среди пригорков. Такое, где можно травы накосить для скота.
«...Стоит, ножку поднял, а на ней серебряное копытце блестит.
Мурёнка головой покачивает, и козел тоже. Будто разговаривают. Потом стали по покосным ложкам бегать. Бежит-бежит козел, остановится и давай копытцем бить...»
А дальше — вот оно!
«Как искры, из-под ножки-то камешки посыпались. Красные, голубые, зеленые, бирюзовые — всякие».
Кокованя, вернувшись, не узнал своего домика:
«Весь он как ворох драгоценных камней стал. Так и горит-переливается разными огнями. Наверху козел стоит — и все бьет да бьет серебряным копытцем, а камни сыплются да сыплются. Вдруг Мурёнка скок туда же. Встала рядом с козлом, громко мяукнула, и ни Мурёнки, ни Серебряного копытца не стало.
Кокованя сразу полшапки камней нагреб...»
А остальные Дарёнка не дала ему собрать подчистую:
«— Не тронь, дедо, завтра днем еще на это поглядим».
Но сказочные дела каждый день не повторяются!
И точно — к утру выпал большой снег, всё завалил, и сколько не разгребали — ничего больше не нашли. «Ну, им и того хватило, сколько Кокованя в шапку нагреб». Вот это правильно. Это справедливо.
Но больше уж никогда не видели они ни Мурёнки, ни Серебряного копытца...
А там, где скакал козел, люди стали находить зелененькие камешки — хризолиты...
А вот справедливо ли это, что Кокованя с Дарёнкой не могли уже утром собрать все камни до последнего камешка?
Кажется на первый взгляд, что несправедливо — правда?
А если подумать как следует — может, как раз правильно.
Потому что если бы нагребли они драгоценных камней половину, скажем, подпола, — то, может, сами стали бы уже другими какими-то людьми.
Только бы и думали о том, как это богатство употребить. И может, вообще уже ничего и никого больше вокруг себя и не видели бы — только эти камни и пересыпали из ладони в ладонь. Ведь бывает же наверно, и так, правда?..
Мариэтта Чудакова
Полный текст статьи М.Чудаковой "Про тайны малахитовой шкатулки" можно прочитать в журнале "Семья и школа" №4, 2011 (в нашем читальном зале он есть) или здесь
0 коммент.: